ОДИНЦОВСКИЕ РАССКАЗЫ. ЦЕРКОВЬ (без датировки)

- Я считаю, ходить в церковь – кривить душой. Нельзя собрать всех людей, и они сделаются братьями и сестрами. Вот ты ходишь в храм. Сколько лет?

- Года четыре.

- А зачем ты ходишь? Ты стал сильно лучше?

- Не знаю. Хочу… пробую...

- Возвращаешься. Чуть что – злой такой, напыщенный, как какашка.

- Это из-за резкого попадания из одной ситуации в другую… из-за… Ну, прости, что я могу сказать.

- «Прости» – а потом та же байда.

Утро воскресенья.

Наступила осень. Пока я шел, мои летние ботинки с дырочками промокли. Развязавшиеся шнурки стали похожи на дождевых червей.

Опять опоздал.

Проспал.

Возле церковной ограды стоит немолодая женщина, разговаривает со стариком в белой рубашке. Держит ребенка на руках. Другой малыш сидит в детской коляске. Недавно эта женщина чуть не до драки ругалась с цыганами, обступившими вход. Сейчас увидела меня и по-доброму произносит дежурную фразу:

- Помогите детишкам!

Медленно от больших дубовых дверей ступаю вглубь.

Прихожане хором поют «Верую…». Пространство храма полнится молитвой.

Разные люди приходят в церковь.

На денежный ящик опирается старушка, которая, слушая хор, вдруг начинает поводить руками, будто приплясывает. Кажется, не в себе.

Человек со смоляными, иссиня-черными волосами и бородой густо басит. Он поет громче других, растягивая гласные на самой низкой ноте. Он похож на перса или хазара. Одет в просторную рубаху, подпоясанную каким-то ремешком с кистью.

Мужчина с бессонными глазами везет на кресле парализованную бабушку. Она с силой толкает впереди стоящих рукой, чтобы ей уступили дорогу. Дотягивается до иконы Святителя Пантелеймона. Потом, пугая маленького мальчика, протягивает ему конфетку.

Неподалеку от алтаря, возле правой стены молится молчаливый человек с крепкой нижней частью лица, похожий на каменотеса. У него гладкие длинноватые волосы. Стоит неподвижно. Только благоговейно, медленно крестится. На больших праздниках он обычно стоит в конце толпы с теплящейся, но твердой улыбкой. Держит свечу тремя пальцами руки с узловатыми фалангами, а другой укрывает пламя от ветра.

Разные люди приходят в церковь. Надо молиться, а не глазеть по сторонам. Надо сосредоточиться, сердцем понимать каждое слово. Трудно.

Пропели «Отче наш…». Сейчас будет Причастие.

Вдруг меня схватили за куртку.

Оглядываюсь – никого. Только на скамеечке сидят бабушки...

И второй раз кто-то дернул. Смотрю вниз. Это, оказывается, Лиза.

- Приветик! - я целую её в макушку, в косынку.

Она берет меня за руку.

- Ну что, Лизанька, как дела твои?

- Хорошо, - просто и стеснительно говорит она, будто главное уже нашла. Подзывает, чтобы я наклонился:

- Я тебе, когда выйдем, новый стишок прочту, я выучила.

- ОК, - говорю.

Лизе скоро семь. В прошлый раз её не было. Это потому, что она уже молилась с мамой на ранней литургии, которая в шесть тридцать утра.

Бабулька ставит свечу. Отходит, шаркая заношенными кроссовками с оттоптанными задниками. Потом подхожу я с Лизой. Целую икону. Подхватываю маленькую, чтобы она тоже приложилась к образу.

Господи, помилуй мя за мои грехи и страсти... Дай силы покаяться и больше не грешить. Спаси и сохрани мою семью, родных и близких. Сделай так, чтобы мои грехи не обрушивались на них. Защити нас от невзгод и горя. Помоги трудиться и любить, зная, что на всё Святая Воля Твоя. Помоги мне помнить о том, что Ты есть. Настави и заступи рабов Твоих, Господи, по велицей милости Твоей. Аминь.

Служительница «на свечах» кисточкой смазала воск с подсвечников. Меняет в лампадке масло. Пламя, угасшее было, горит ровно, не мигая, красной точкой.

Я веду Лизу вперед.

- Ты не причащаешься? – спрашивает она.

- Н-нет...

Я отхожу. Лиза складывает руки на груди, стоит в толпе. Она пойдет только, когда причастят младенцев. Так надо, так батюшка Николай сказал, она его очень любит.

Медленно поют: «Тело Христово приимите... Источника бессмертного вкусите…».

Дергая своего папу за руку, мальчишка качается и ноет:

- Ну можно мне на улицу?

Отец очень нервный, тикующий. Его лицо сжато, напряжено. Он говорит:

- Подожди. Сейчас идет Причастие Святых Тайн.

- Каких тайн?

Мальчик готов слушать, смотрит отцу в глаза. Тот шепчет:

- Христос принес Себя в жертву. Понимаешь? – и жестом пытается не объяснить, а выразить, как бы достать что-то из души. Лицо успокаивается, оживает. - Тело и Кровь Свою ради нас… Мы с тобой потом поговорим… об этом.

Там, где ставят свечи «на канун», большой стол. На нем макароны, сок, мука, подсолнечное масло. Я пошел поставить свечку.

Рядом молится женщина в темном платке, голова вниз. Вероятно, в трауре. Сзади к её спине прикасается другая, незнакомая.

- Фу, - говорит женщина.

- Да я… Просто шубу вам не запалить. Тут свечи.

- А что, запалили? – та резко обернулась.

- Да нет, нет…

- Ну-ка посмотри, - требовательно говорит женщина своей матери, стоящей по левую руку. Пожилая мать осматривает шубу:

- Да нет, доченька, ничего там нет...

Лиза вернулась – руки крест-накрест. Молчит, но улыбается. Держит обеими руками ковшик с запивкой, глотнула. Потом подошла и спрашивает:

- Знаешь, что такое воскресенье?

Я пожимаю плечами. Лиза говорит радостно:

- Это маленькая Пасха!

После Причастия отец Григорий произносит проповедь, глядя в глаза прихожанам, в том числе, и мне. Ненадолго поднимаю Лизу на руках, чтобы она увидала, что происходит за людьми.

Платки сияют белизной на солнце после дождя. Лопоухий малыш в луче заснул, уткнувшись папе в бороду светлой головой. Женщины, дедушки, взрослые мужчины, дети слушают отца Григория.

Потом мы целуем распятие. Батюшка каждому говорит «с праздником!».

Выходим из храма. Крестимся. Слышен звон колоколов.

Лиза держит меня за руку. Читает новый стишок.

Твердой походкой, крепкими ногами, из церкви идут двое: бритоголовый мужик и его коренастый охранник. Спины облегают крепкие пиджаки. Охранник торопится вслед за главным. Раскрывает над его головой зонт. Но дождя нет.

Нищие просят милостыню возле ограды, склоняясь на косых костылях. Главный, доставая по пятаку из кармана, чуть не лупит каждому по ладони, строго и одинаково. Сбитые, как кулаки, двое идут к черной машине. Она газует, исчезает из виду.

Распогодилось.

Звонарь притоптывает ногой на колокольне. Звон медно сыплется на город, распирает осенний воздух. Гул разносится по дворам и окрестностям. Отдается в стенах ночного клуба «Дилижанс» через дорогу напротив церкви. В зеркальных домах. За Макдональдсом.

Перезвон падает на Одинцово. Я чувствую на себе взгляд.

Оборачиваюсь, ещё не выйдя из церковной ограды.

Увидел случайно: стоя поодаль, как бы таясь, маленьким знамением-щепоточкой меня перекрестила Лиза.

12 сентября 2007 – июнь, 10 июля 2008.