ОДИНЦОВСКИЕ РАССКАЗЫ. ДВОРЫ (ок. 19 августа 2008)

Две недели назад получили свидетельство о рождении Ивана Федоровича. Десять дней назад ему стукнуло месяц.

...Даше нужно за яблоками в Красногорск. Иначе пропадут. Они падают с яблони и их некому собирать. Их уже ящик.

Дарья заодно развеется. Конечно, не самая интригующая поездка. Но люди, общение, как-никак. Ветер в волосах.

Я остаюсь с Ваньком.

План таков. За Дарьей заезжает её папа, когда Ваня ещё спит. Когда он проснется, мы пойдем гулять. Потом я попою его из бутылочки молоком. А тут и Даша вернется.

Она, сидя на стуле спиной ко мне, склоняется в три погибели над узкогорлой пластиковой емкостью. Она цедит...

Я медленно просыпаюсь на ходу.

Вдруг раздался звонок домофона. Подбегаю к трубке на полупальцах, как балерун, чтобы Ваня не проснулся раньше времени.

Это Дашин папа. Вместе пьем чай. Едим чак-чак, который он привез.

Дарья поставила в холодильник сто миллилитров свежего молока.

Подходит к спящему Ваньку, смотрит на него, говорит еле слышно:

- Веди себя с папочкой хорошо. Не шокируй его, не фраппируй его. - И вышла, тихо обула сандалии. - Ну, всё. Я пошла.

- Слушай. Может, дашь ему сисю на всякий случай?.. Или проснется? – спросил я.

- Ты не понимаешь, о чем говоришь! Сися – это кабала на сорок минут.

- Ладно, покеда. Целую.

Даша осторожно прикрывает железную дверь, и вот уже звенит ключами там, в дальнем коридоре. Исчезла. Совсем.

Я стою в тишине, но не в одиночестве.

На шкафу розовое солнце утра. Можно чуть-чуть почитать.

Ваня, разметав пеленки, лежит на середине кровати. Он медленно и глубоко дышит. Спит ровно, безмятежно.

Забываю книжку, подхожу к нему. Смотрю на сына. Целую в пухлую щеку. Трогаю носом пух на голове.

Вдруг Ваня вздохнул. Вскинулся.

Он выкарабкивается из сна ворочаясь, с сильным кряком и недовольным криком.

Я его растревожил.

Разбудил!

- Ку-ку, Ванюша! – говорю я ему позитивненько. - Мы проснулись. А кто сладун? Кто самый гладкий мой малюн?

Ваня недоволен. Обнимаю, беру на руки:

- Ну что, мужик? Пойдем во двор, наверно? Только умыться надо. Вот какой сонный! Вот какой он церемонный!

Ваня сжимает головушку руками, трет уши, одна щека красная, горячая, заспанная, в складках от простыни.

С Ваней на руках натягиваю носки. Надо было, конечно, раньше сообразить.

Пытаюсь его увлечь резиновой непромокаемой книжкой про удивительных рыб и морских коньков, а сам напяливаю майку и штаны.

Открыл комод с малышовыми вещами. В этом году очень жаркий август.

- Упихтериваться особо не будем? Мы так, слегонца. А где наш чепец? Ты не в курсе, Ванюх? Урлю-урлю…

Выезжаем с коляской во двор. Солнце пока щадит. Ваня лежит смирно. С серьезным видом смотрит по сторонам. Ему интересно наблюдать, как меняется пейзаж за окном его кэба. Ваня моргает глазками синими.

Покатались вокруг «холодной» детской площадки, которая находится в колодце из трех домов. Здесь бывает прохладно даже в зной.

Проехали мимо площадки возле «Копейки».

Я разглядываю деревянные бортики детского комплекса с горкой, лесенками и всякими приспособлениями.

Удивляюсь физиономиям чебурашки, обезьяны и других бедных зверей, которых неизвестный художник запечатлил на крыше беседки. Всех сказочных героев объединяют две черты - кривая улыбка и болезненная пучеглазость.

Между прочим, Вань, мой папа, а твой дедушка – Андрей Фёдорович, он врач-психотерапевт. И когда мы тут гуляли, Андрей Федорович нашел этим феноменам свое объяснение. Тебе интересно, Ванюш, какое именно?

Во-первых, художник хотел выразить чувство вины. Обычно дети прячут свой страх перед наказанием, скрываясь за улыбкой. Поэтому у носорога, филина и черепахи такие натянутые и нездоровые оскалы.

Во-вторых, большая голова и маленькое туловище героев говорят о прессинге ответственности и кислородном голодании мозга. Следствием чего являются шарообразные глаза.

Я, Ваньк, не уверен, правильна ли эта трактовка. По чем купил, по том, как говорится, и продаю. Но, ты знаешь, это не единственная точка зрения.

Твоя мама смотрит на эту живопись с бытовых позиций. Она считает, что арбайтерам, которые раскрашивали площадку, выдали образцы – вот они и писали портреты в меру своего таланта…

В любом случае, картины бередят душу любого одинцовца от мала до велика.

Но нам на эту площадочку пока рано.

Ваня любит ездить. Он сразу чувствует, что дело неладно и начинает скрипеть, стоит мне остановиться или чуть-чуть замешкаться. Недовольно кряхтит в коляске, как старичок.

Погоняй, мол, ямщик.

Сбоку, по бордюру, пробегает мужчина в джинсовой куртке.

Он куда-то торопится.

Я уступаю ему дорогу, съехав на траву.

- Что ты, что ты, что ты, – опережает он. - Сам обойду. Я всё это знаю. У меня сыну семнадцать лет! Ну, здоровья, крепкого, прежде всего!

Я качу коляску дальше, глядя на быстрого смуглого мужика. Я включен теперь в сообщество отцов. Это счастье.

Мы едем, едем, едем…

Постепенно перешел от бойких походных к медлительным колыбельным в надежде, что Ваня заснет. И вот глазки Ванины, вроде, прикрылись.

Можно сесть на лавку. Открыть книжку.

Расположимся прямо под сумасшедшей коалой и шароглазым бегемотиком. А коляску будем качать для верности – кач-кач.

Ванек сопит. Клиент готов.

Сколько ещё, всё-таки, предстоит Ване познать. Собачку ещё не видел ни разу. Кошечку тоже. Страницы шуршат, а Ванюша не знает, что это именно страницы...

Осматриваюсь вокруг.

Выходят гулять дети – с мамами и без.

На площадке становится шумно, поскольку тепло и солнечно.

Возле песочницы маленький народец . Одна девочка вынесла во двор шиншиллу. Бася - так зовут животное. Меховой зверек прячет мордочку. Это именно он, а не она, настаивает девочка. Все толпятся вокруг Баси. Гладят или осторожно прикасаются.

Один мальчик подходит ко мне и сообщает таинственно:

- Там ширшилла. Не дай Бог, за палец укусит!

Он повторяет эту фразу каждому вновь пришедшему ребенку или взрослому.

Мальчик, видно, принял мамины слова слишком близко к сердцу.

Вдали слышны отзвуки масштабной сечи на мечах.

А в металлическом остове кареты поблизости сидят две девочки, дергают друг друга за щеки и смеются. Потом обе выбегают – одна схватила плюшевую собаку, отряхнула платьице – уронила собаку, подняла, погладила – и вот уже обе несутся вместе к карусели.

Мальчик в очках держится руками за улыбку железной лягушки. Кричит:

- Спасите меня! Я падаю в пропасть!

Потом сорвался. Приземлился - оказался уже в другой игре. И вот догоняет какого-то мальчугана в шортах, берет его за плечи и восклицает, как судия:

- Штраф! Немедленно штраф!

Мне звонит Дарья. Она говорит, что уже на месте, собирает яблоки.

- Как у вас дела? – спрашивает.

- Всё под контролем. Ванька спит, как пеньку продавши.

Повесил трубку.

Тут Ваня и заскрипел.

Заглядываю в коляску. Сонные глазоньки стали четкими и ясными.

Больше спать не будем. Есть Ванюшеньке пора.

Книжку в авоську.

…Вот мы и дома.

Держу Ваню подмышкой. Грею в «водяной бане» молочную баклагу.

Голос сына становится все более требовательным. Лопочу:

- Ваня, кушать будем мы, сыны великой мы страны! Ну, не надо. Не нуди. Ща всё будет. Ща.

Надо, чтоб теплое, но не слишком. Поболтал, слои перемешались. Готово дело.

- А все, а все! Это мама пришла, молочка принесла!

Ваня с каким-то удивленьем в глазах хватает соску бутылки.

Кладу его на руку.

Он припал к источнику.

Причмокивая, не отрываясь, Ваня пьет. Он воспринимает это как самое важное дело в жизни. Мне даже неудобно присутствовать при таком таинстве.

Ваня на секунду отрывается. Опять ищет бутылочку. «Эхехь, эхехь», - говорит он беспокойно что-то свое.

Я наклоняю бутылку, помогаю. Пытаюсь насмешить. Но ему не до шуток. Ваня серьезней и умнее меня. Он пьет молоко.

Видно сквозь прозрачную соску, как совершаются последние глотки. Все до конца осушил!

Теперь Ване надо полчаса находиться в вертикальном положении, гулять «столбиком» по завету врачихи Бабкиной. Она это строго наказала - чтобы не было газов.

- Поселились в пузане

Очень злые пуки.

Причиняют нам оне

Ах ж! жестоки муки.

Зазвонил телефон. Даша говорит, что едет обратно, будет минут через двадцать.

Я замечаю, что Ваня начинает хныкать.

Видать, не наелся.

Открываю холодильник. Молока там больше не предвидится.

- Иван, дорогой! А пойдем-ка мы гулять, серых уточек считать?

Но Ваня не разделяет моего энтузиазма.

Когда я надеваю ему пинетки и костюмчик, он болтает ногами: не хочет.

Куксится. Отчего, почему, не пойму.

Я мотаю запястьями, показываю «шоу ловкости рук». Щелкаю пальцами, делаю два пришлепа, три прихлопа. Ваня на секунду взбудоражился.

А потом только ещё сильнее заплакал, безутешно, пронзительно.

Я понял, что беспомощен.

Только раздражаю его всей этой самодеятельностью. Оскорбляю напрасными надеждами.

- Ладно, let’s go, - говорю.

Опять выезжаем с коляской во двор.

Даша звонит. Она – экстаз! - уже на Чикина, 2.

Скорее туда. Минут десять-пятнадцать быстрым шагом.

А Ваня морщится, плачет. Складчатые ручонки трут глаза. Ведущие врачи-педиатры говорят, что месячный ребенок, плачущий больше пяти минут, думает, что мир рухнул.

Вдруг сын словно поперхнулся плачем, подавился. Замолчал.

Я испугался, воскликнул:

- Ваня?! Ваня?!

И я узнал по этим трем секундам затишья начало самого отчаянного рёва. Тишина была всего лишь оттяжкой. И рев настал.

Я схватил Ваню в охапку. Коляску толкаю другой рукой. Бегу с Ваней так быстро, как если бы его украл. Он вопит.

Мы несемся к маме. Ванин ор слышит весь бульвар Крылова.

Прохожие оборачиваются.

- Ванюша! Добрый мой!

Но Ванюша увещеваний уже не слышит. Слезы льются ручьями. На лице проступили красные пятнышки. Глаза, как у зверька, которому некуда бежать.

Ведущие врачи-педиатры говорят, что у детей плач на тех частотах, которые наиболее терзают душу родителей. Так задумано природой. Так оно и есть…

Звонит Даша. Лучше не ужасать кормилицу. А то и мать откачивать придется.

- Нормально всё, - сообщаю. - Идем и прохлаждаемся. К маме собираемся. Сейчас будем, - и, нажав на «сброс». – Балиннн… Иванушка! Ля-ля-ля! Пинь-пинь-пинь! Буль-буль… А давай опять на ручки?

Солнце падает прямо на малыша. Ведущие врачи-педиатры говорят, что прямые лучи могут причинить детям до года психологическую травму.

Взмыленный, я пинаю туловом коляску вперед.

На руках держу верещащего сына.

- А где наша мамуля? А она поехала в Красногорск. На свою малую родину. А что она нам привезла? Ящик яблок. Вот чудеса-то! Ну, потерпи, милок, потерпи, пожалуйста! Глякось, а мы уже дома!

Добрались до подъезда. Вызываю лифт.

Ничего Ване не надо.

Дайте маму.

Открылась дверь.

Из темноты на площадку хлынул яркий свет.

Даша тут как тут. Подхватывает Ванька.

Плач обрывается враз. Ваня прильнул к груди.

Отдышался, снова кушает. Жалуется.

Дарья шепчет:

- Ой, сердитый на маму, ой, сердитый!

Даша кормит. Пятнадцать. Двадцать минут.

Ваня прикрыл глаза и уже дремлет. Моя мама, Ирина Михайловна, смотрит на внука:

- Наорался, бедный…

Наконец, Даша произнесла:

- Всё, отвалился.

Подбородочек затрясся, и вдруг Ваня улыбнулся.

Все умилились. Я перевожу дух.

Дарья сидит в кресле с Ваньком. Вдруг покраснела, у самой глаза на мокром месте:

- Разве могу я такого маленького оставлять? Ну, прости свою маму, прости мать-ехидну!..

- Дарья, харэ уж, - говорю. – Иди кушать. Доуложи и иди. Ты просто переутомилась! За два часа туда-сюда сгоняла. Шутка ли.

- Правда. Я уже головку не держу… Деградация.

И снова целует сына:

- Ты истринская булочка моя! Са-а-амый толстый в Одинцове грудничок!

Прошло ещё время. Ваня, вроде, бай-бай. Вхожу в большую комнату. Изможденный, опадаю на диван. Запрокидываюсь навзничь. Отдыхаю после променада.

Ваня поспал недолго. Как проснулся, его, конечно, все окружили. Андрей Федорович вышел из своего Кабинета. Берет внука на руки:

- А вот гляди, какая борода у дедушки! Видывал что-нибудь подобное?

Потом дед показал Ване свою коллекцию колокольчиков. Побренчал перед ухом тибетскими металлическими кругляшами. Задумался:

- Смотри-ка. Смекать Иван старается… Осмыслять… Надо его из солипсизма выводить.

Ирина Михайловна говорит Андрею Федоровичу:

- Ручки его потрогай, какие шелковые! Смотреть можно сто часов! Как любование сакурой…

- Мам, ну долго мне ещё унижаться? – орет Саня из большой комнаты, щелкая клавишами. – Когда обед-то будет?

Пообедали.

…Возвращаемся домой вместе с Дашей.

Неторопливо проходим дворами.

- Солнце какое кусачее, - сетует она.

Но Ваня спокоен. Ничто не причиняет ему психологические травмы.

Его мама рядом. Я обнимаю Дарью.

У неё есть сиси.

Это надо ценить.

В корзине под люлькой везем яблоки.

7-19 июня 2008.