ЭФФЕКТ ШАРФИКА (О фильме Никиты Михалкова «Солнечный удар»)

(NB: во втором и третьем абзаце, говорят, есть спойлеры, хотя всех карт я старался не раскрывать)))

На фильм идут, фильм — смотрят, хоть длится он три часа. Бунина здесь, пожалуй, ждать не стоит, от классического рассказа в «Солнечном ударе» осталось одно название и общая канва. Но что у картины не отнять — это желания автора: а) сделать хорошую мелодраму б) масштабное высказывание о русской истории. А много ли сейчас таких попыток, да ещё столь самоубийственных, чтобы соединить это в одном фильме?

Поручик, находясь в плену у красноармейцев, вспоминает, как, когда-то на пароходе встретился с незнакомкой, погнался за ее голубым шарфиком, потом «у них была страсть», потом незнакомка исчезла, но воспоминание о внезапной любви оказалось главным событием в его жизни.

Второй сюжет вроде бы проходит по касательной — про Егория, мальчика из низов, с которым поручик знакомится, когда гуляет по уездному городу. И пока офицер предается любовным терзаниям, в голове у мальчика происходит незаметный переворот: он задает поручику главные вопросы о вере, о Боге, а герой отбрехивается, не до того ему. Он забывает у мальчика часы и, конечно, эти часы в финале к нему вернутся. Тут-то и окажется, что поручик безнадежно опоздал. «Как это все случилось? Кто во всем виноват?» — вопросы про истоки революции, которые здесь повторяются с нарочитостью позднего Михалкова, находят в финале мощный, драматургически оправданный, ответ. Почти достоевское: «Вы и убили-с!».

И мелодрама вдруг становится эпосом.

2

Алексей Герман часто любил вспоминать историю об одном писателе, заядлом рыбаке. Тот считал, что река давно загажена и рыбу в ней поймать нельзя. И вдруг увидел, как какой-то мальчик вытащил оттуда огромную щуку. Рыбак стал расспрашивать мальчика, как ему это удалось, и в конце концов заорал от досады: «Ты же ее неправильно поймал!».

Критика, с которой обрушиваются на Михалкова, — теперь и за «Солнечный удар» — напоминает мне вопли про неправильно пойманную щуку.

Михалков — мастер быстрых эффектов, мгновенного цирка, а уж потом идеолог, хотя быть идеологом очень хочет, и его оппоненты в это верят — так спорить удобнее. Но свести Михалкова к державным идеям и барству дикому, как ни бейся, не получается. Эффект его кино — в другом.

Да, этого режиссера трудно воспринимать в отрыве от его имиджа: Михалкову мало фильма как высказывания, он хочет дообъяснить, домалевать ядреными красками то, что первоначально имело акварельную легкость замысла. Михалков — может быть, рыбак как раз слишком правильный, киношник до мозга костей. В нарочитом эстетизме — прелесть его фильмов (напомню, «Раба любви» — это кино про кино, равно как и «Сибирский цирюльник» — фильм про одну неудачную театральную постановку); но желание «довернуть», поддать жару подчас превращает его картины в вампуку с внезапными совпадениями и чудесными избавлениями… Подобным же образом Михалков остается актером, со всеми плюсами и минусами, в своей публицистике (1). Но и не в этом его эффект.

3

Конечно, если всерьез носиться с идеями, давно уже назрело недоумение: как же так, в «Своем среди чужих» (1974) мы видели дружбу красноармейцев как апофеоз братства, а в «Сибирском цирюльнике» (1998) — дружбу юнкеров как такой же апофеоз! Потом случится Гражданская война, и они пойдут друг на друга в штыковую. И кто же все-таки «вы звери, господа»: белогвардейцы, которые преследуют героиню «Рабы любви» (1975), или красноармейцы, которые устраивают для белых концлагерь в «Солнечном ударе» (2014)? Сам Михалков этот свой мировоззренческий слом никак не проговаривает. Он — не про то…

На самом деле большинство фильмов Михалкова, при всех попытках быть идеологичными — про чистую радость жизни, про дольче вита, широту бытия. Так, рассматривая картины его замечательного деда, Петра Кончаловского, погружаясь в буйство цветов, зритель не всегда задумывается о том, откуда взялся этот роскошный стол со множеством яств на знаменитом портрете «Алексей Толстой в гостях у художника» — в сорок первом-то году…

Какая разница, кто в фильмах Михалкова радуется жизни: друзья ли красноармейцы, Котов ли, юнкер Толстой или поручик из «Солнечного удара» — не суть; счастье оно и есть счастье. И оно всегда связано с определенной укорененностью в культуре, эстетизацией быта, традиционностью — в том числе, в наслаждении простыми вещами. Режиссерский взгляд Михалкова — это точка зрения гуманиста, а не «бесогона».

Глядя «Солнечный удар», я искренне радовался, как много там Михалкова в его лучших проявлениях, как щедро в фильме разлит юмор и лиризм. Когда-то этот баланс был нарушен, а сейчас помаленьку восстанавливается. Счастье.

4

По словам критика Диляры Тасбулатовой, Михалков очень переживал, что не успел сделать в «Сибирском цирюльнике» подзаголовок «Русский водевиль», как советовал ему Роман Балаян. Это удачно сбило бы патетику, акцентировало игровое начало. Потому, может, и провалились впоследствии «Утомленные солнцем-2», что позиционировались как «великий фильм о великой войне», а надо было — как помесь Кустурицы и Роберто Бениньи (2).

В «УС-2» Спилберг с Кэмероном покоя режиссеру не дали. А в «Солнечном ударе» лирик Михалков вдруг перестал с ними тягаться (несмотря на ряд «титанических» отсылок), и вновь стал Михалковым. И это тоже радость большая.

Тем и силен «Солнечный удар», что веселый артистизм здесь одерживает победу над серьезом и демагогией. Лучший эпизод фильма — с часами и фокусником — откровенный и прекрасный цирк, а самое полетное — погоня поручика за голубым шарфиком незнакомки — целиком построена на виртуозной пластике и акробатике.

Эротическая сцена, которая удостоилась едких критических насмешек, подана через метафору пароходных поршней, и на самом деле решена не без цитатного озорства (3). Ну, а самое тягомотное — как раз попытки разнообразить унылый идеологический спор «почвенников» и «либералов» то раскачиванием на сломанных качельках, то водочкой и икрой. И все же, не стоит выдергивать из контекста проклятия русской литературе, которые произносит один из офицеров. Повторюсь: не про идеи Михалков! Михалков — про «жизнь прекрасна», пусть даже прошлая жизнь. И здесь эффекта режиссер достигает: её действительно жалко.

5

Критиков выводит из себя голливудская топорность, с которой режиссер, прежде такой тонкий, теперь втолковывает азы, проговаривает тысячу раз свое кредо. Из-за обилия самоцитат, которыми изобилует «Солнечный удар», у тех, кто воспитан на «Обломове» и «Пяти вечерах», возникает эффект обманутого ожидания. Но теперь опознавательные знаки прежде любимого ими элитарного языка действуют как тряпка на быка: попсаааа….

Именно об этом, довольно точно уловив проблему, пишет в своей рецензии на «Солнечный удар» Алена Солнцева (gazeta.ru/comments/2014/10/12_a_6258461.sh…). Но выводы делает неожиданные: она воспринимает стратегию максимального расширения аудитории как настоящую измену, предательство по отношению к интеллигентному зрителю: как же так, — сняв фильм за 20 000 000 $, Михалков захотел понравиться широкой аудитории, кошмар…

Но может, продуктивнее — попробовать его понять? И увидеть в этой стратегии не желание продать себя, а своеобразную попытку «опроститься», сделать фильм-слоеный пирог, где каждому досталось бы свое? Кому-то — внятно проговоренные мессиджи, кому-то — визуальная поэзия и горечь ностальгии.

«Солнечный удар» встраивается в стратегию школьного изучения классического кино, к которой Михалков тоже приложил руку. Это в полной мере фильм 12+.

Режиссер пытается перемахнуть через поколения и найти общий язык с молодой шпаной, с юными Егориями, новыми «русскими мальчиками». Поддерживаю. Смотрю.

6

В конце концов, шарфик-то действительно эффектный, Волга — бескрайня, а влюбленные — молоды. Но лишь досмотрев до конца, понимаешь: «Солнечный удар» — не так прост, как кажется (4). Это ещё и картина про индивидуальную ответственность каждого, про роль личности в истории, про цепь случайностей и моральных компромиссов, которые незаметно складываются в судьбу страны. Своеобразный «эффект бабочки» по-михалковски: в погоне за манящим шарфиком герой проглядел надвигающееся черное солнце. Что самое важное, в решении темы ушедшего былого у режиссера (совсем как в первых «Утомленных солнцем») вовсе нет непобедимости и непогрешимости, нет «последнего слова». А есть — чувство вины за потерянную веру, за то, что погибло и затонуло — даже фотокарточки не осталось. За ушедший пароход, который не догнать никогда.

Простенько? Да. Попса? Что ж, пожалуй. Но ведь пароход и правда уходит… Ушел.

И тут уж не до смеха по поводу быстрых поршней.

-------

Прим.:

1) К примеру, чеховская фраза про «пошлость, звенящщщую пошлость» в недавнем нашумевшем видеописьме Ксении Собчак, — это ведь сначала интонация, а уж потом «смысл», эффект кратковременного действия.

2) Роберто Бениньи — знаменитый итальянский комик, который получил «Оскара» за свой фильм «Жизнь прекрасна» (1997) — лирическую трагикомедию про выживание маленького человека в нацистском концлагере. «УС-2» — подобная же сказка об отце и дочери на фоне войны, на грани постмодерна, фильм о том, как наши, вооружившись черенками от лопаты, цитадель взяли… При правильной подаче картину вполне могла принять даже условно-прогрессивная тусовка, совсем недавно задавшаяся «опасным» вопросом: что было бы, если б сдали блокадный Ленинград — тоже игра на грани домысла, попытка альтернативной истории.

3) Скорее в этой любовной сцене стоит говорить о неуместности религиозных мотивов.

4) Конечно, потом опять приходят вопросы, в том числе, касающиеся мелочей. Почему мальчик Егорий отчетливо окает, а взрослый Егорий говорит с выраженным одесским говорком? Как он вообще оказался в на Юге России, если до этого мы застаем его в условном Гороховце? Но в момент просмотра фильма эти нестыковки не замечаешь, сиюминутный эффект достигается на ура.