«Левый коммунизм для чайников»

Брошюра «Левый коммунизм для чайников» подготовленная нашими товарищами из Группы коммунистов-максималистов (ГКМ) к 1 мая 2013 года. В ней кратко рассказывается о таком течении марксизма как левый коммунизм, о его истории и отличиях от других течений. Также в брошюре опубликована платформа ГКМ. revbel.org/2013/06/bro…munizm-dlya-chajnikov/

К сожалению, большая часть современных левых активистов не знает, что такое левый коммунизм. Эта короткая заметка имеет цель дать самые общие представления о нем.

Левый коммунизм, как и ленинистский коммунизм, возникает в эпоху войн и революций — возникает как революционно-пролетарский ответ на империалистическую войну 1914-1918 гг. и как осмысление побед и поражения всемирной революционной волны 1917-1923 гг. Сперва он является частью всего революционно-марксистского движения, и левые коммунисты действуют как часть Коммунистического Интернационала. Но по мере сдвига последнего на реформистские и националистические позиции «социализма в одной стране» левые коммунисты порывают с официальным коммунистическим движением. Германо-голланские левые коммунисты совершают такой разрыв в начале 1920-х годов, а итальянские левые коммунисты — в середине и конце 1920-х годов.

Левый коммунизм неоднороден. Существует традиция германо-голландского левого коммунизма и традиция итальянского левого коммунизма. Германо-голландский левый коммунизм ведет свое начало от Коммунистической рабочей партии Германии, созданной в октябре 1919 г. в результате откола от Компартии Германии ее левого крыла и тесно сотрудничавшей с крупными марксистским теоретиками из Голландии — Германом Гортером и Антоном Паннекуком. Итальянский левый коммунизм восходит к группе, создавшей в 1921 г. Коммунистическую партию Италии и возглавляемой Амадео Бордигой. Следует указать, что слова «германо-голландский» и «итальянский» указывают только на историческое происхождение данных течений, и что сторонники как германо-голландского, так и итальянского левого коммунизма были и есть в других странах.

Между германо-голландским и итальянским левым коммунизмом существуют большие различия, связанные, прежде всего с пониманием роли партии в революции. Наконец, внутри каждого из этих течений существуют разные направления.

В революционном марксистском движении России начала 20 века действовали направления и группы, близкие к позициям левого коммунизма: группа «Вперед» во главе с Богдановым после революции 1905-1907 гг., левые коммунисты 1918 г., Рабочая оппозиция (Шляпников и Коллонтай), Рабочая группа (Г. Мясников), децисты (Т. Сапронов и В. Смирнов). Но их традиция была уничтожена сталинским террором.

Из событий 1914-1923 гг. левые коммунисты извлекли те же уроки, что и большевики своего лучшего периода (периода 1914-1917 гг.) — уроки о необходимости беспощадного разрыва со всеми видами «классового компромисса» и сотрудничества с любыми буржуазными силами, о небходимости последовательного интернационализма и отказа от защиты «своего собственного», буржуазного государства, о необходимости насильственного свержения буржуазного строя и установления диктатуры пролетариата в форме власти Советов. Наконец, признание необходимости всемирной пролетарской революции и отрицание утопии о возможности «социализма в одной стране».

Однако они пошли дальше ленинского коммунизма в осмыслении причин реформистского перерождения рабочего движения на Западе и в продумывании основ революционной политики.

Линия расхождений левых коммунистов с ленинизмом пролегала в вопросах понимания парламентаризма, профсоюзов и партии.

И Ленин, и левые коммунисты прекрасно понимали, что преобразование общественного строя, смена капитализма коммунизмом невозможны посредством выборов. Реальная власть капитала и государства опирается, в конечном счете, на прямую физическую или военную силу, и ждать, что буржуазия откажется от власти и от собственности лишь потому, что пролетарии поставят галочки на бумажке, было бы чудовищной глупостью. Но Ленин и его единомышленники считали, что революционная организация может использовать предвыборную кампанию и парламентскую трибуну в целях революционной агитации и организации масс.

С точки зрения левых коммунистов, парламентские выборы служат маневром, отвлекающим широкие массы от подготовки к прямому физическому столкновению с государством, и внушают пролетариату лживые успокоительные иллюзии: к чему баррикады, если есть избирательные урны? Ведь медленный и бескровный путь к той же самой цели более надежен, чем тернистый и тяжелый революционный путь.

Революционная организация должна порвать с традицией парламентского маневрирования, интриганства, обмана народных масс утешительными иллюзиями. Если подобная традиция перейдет из социал-демократического Второго Интернационала в новый, коммунистический Интернационал, она отравит его и приведет к восстановлению в нем старых реформистских методов.

Как мы знаем теперь, так и произошло. Уже через 15 лет, к середине 1930-х годов, официальное коммунистическое движение было полностью мертво для дела коммунизма.

За всю историю прошедшего столетия не было ни одного случая победы социализма парламентским путем, а ставшие, когда-то на путь использования парламентаризма официальные компартии стремительно деградировали, став в итоге откровенно буржуазными силами.

Другой линией расхождения с ленинским коммунизмом был вопрос о профсоюзах. Не идеализируя профсоюзы, большевики считали их, тем не менее, классовыми организациями, в которых пролетариат набирается опыта классовой борьбы и созревает для осуществления коммунистической революции.

Германо-голландская левая считала профсоюзы не классовыми организациями пролетаритата, а конторой по продаже рабочей силы своих членов. Такая контора руководится своми менеджерами — профсоюзной бюрократией, которая фактически независима от рядовых членов профсоюза. Методы действий профсоюза — это сделки с разными группами буржуазии в целях оказания давления на другие группы, а также пиар-кампании и классовые компромиссы. Все это никак не делает профсоюз «школой коммунизма», а иерархическая структура профсоюза, подчиненность в нем рядовых членов профсоюзным чинушам никак не способствует развитию у рабочих чувства собственного достоинства, активности и инициативы, необходимых для осуществления коммунистической революции.

Прошедшие сто лет показали, что в этом споре были правы не большевики, а левые коммунисты. Современные профсоюзы давным-давно отказались от претензий на классовый подход, ратуют за «социальный консенсус» и никак не являются школой революции, какую хотели видеть в них, когда-то большевики.

Альтернативой профсоюзам левые коммунисты считали рабочие Советы и фабзавкомы. Эти организации, в отличие от профсоюзов, возникают в ходе революционной борьбы и созданы самими борющимися массами. Советы и фабзавкомы состоят из выборных общими рабочими собраниями и подконтрольных им делегатов. Они координируют деятельность общих собраний трудящихся и подконтрольны им благодаря наличию таких механизмов, как императивный мандат делегату, его обязанность постоянно отчитываться перед избирателями и их право отозвать его в любое время. Благодаря таким механизмам Советы и фабзавкомы основаны на принципах пролетарской демократии и подконтрольны пролетарским низам. Поэтому они, по мнению германо-голландских левых коммунистов, могут стать рычагом революционного преобразования общества. Не случайно современных преемников традиций германо-голландского левого коммунизма обычно называют «коммунистами рабочих Советов».

Следующим пунктом разногласий левого коммунизма с большевизмом был вопрос о партии. Германо — голландские левые достаточно быстро стали считать, что большевистский тип партии воспроизводит обыкновенную буржуазную партию с ее делением на командующие верхи и подчиняющиеся низы, партию, которая претендует на власть над пролетариатом и является поэтому не орудием его освобождения, а препятствием на пути к его освобождению.

При этом германо-голладские левые коммунисты в тот период никоим образом не отрицали значения революционной организации. Но, на их взгляд, требовалась «партия масс, а не партия вождей», «партия, твердая как железо, и прозрачная, как хрусталь» (слова Г. Гортера), партия, которая не командовала бы пролетариатом, а содействовала бы выработке в нем ясного революционного сознания и своим примером поднимала бы его на борьбу.

Бордига был не согласен с подобной концепцией. Его понимание партии отличалось от понимания ее теоретиками Германо-Голландской левой, но не совсем совпадало и с большевистской концепцией партии. Бордига говорил даже, что не класс создает партию, а партия создает класс, понимая под этим, что именно партия, борющаяся и сознательная часть пролетариата превращает пролетарский класс как совокупность людей, объединенных лишь общим экономическим положением, в революционный субъект, противопоставляющий себя другим классам и борющийся за революционное преобразование общества. Для Бордиги партия была хранительницей исторической памяти класса, без которой класс рассыпется на атомы, носительницей программы всемирного коммунистического переворота, и в то же время была воплощением революционной воли класса, его мозгом. Бордига был убежден, что диктатура пролетариата — это диктатура его революционной партии. Это была ошибочная концепция, обусловленная непониманием того, что, став властью над пролетариатом, революционная организация, несмотря на все свои благие намерения, обречена на перерождение и превращение в новый эксплуататорский класс.

Часть сторонников Итальянского левого коммунизма в 1930-начале 1950-х годов — Онорато Дамен и его единомышленники — поняли это и пришли к концепции диктатуры пролетариата, как власти Советов. Революционная организация активно работает в них, но решения принимает не она, а Советы.

Само собой разумеется, что левые коммунисты были бескопромиссными врагами сталинизма. Они отрицали претензии сталинистов на то, что в СССР был построен социализм. Ведь социализм означает не просто огосударствление средств производства, но уничтожение всей совокупности капиталистических производственных отношений: разделения труда, классов, государства, денег, товарного производства и т. д. Все эти милые вещи сохранялись, пусть в несколько измененном, сравнительно с классическим капитализмом, виде и в СССР, поэтому ни о каком построении социализма в СССР не могло быть и речи.

Отрицали левые коммунисты и троцкистскую концепцию о том, что в СССР продолжает существовать очень перерожденное и очень деформированное, но все-таки рабочее государство. Все они считали, что в Советском Союзе (и в возникших позднее подобных ему обществах) господствует государственный капитализм.

В самом деле, при капитализме трудящиеся лишены власти над средствами производства и, чтобы жить, вынуждены продавать свою рабочую силу. За свою работу они получают зарплату, а процесс и результат этой работы от них независим — не они решают, что и как производить и как распределять произведенное. Точно так же обстояло дело и в СССР.

Наибольший вклад в исследование природы и характера социальных отношений в СССР внес Амадео Бордига. Он расценивал сталинизм, как строй первоначального капиталистического накопления, строй, осуществляющий экспроприацию мелких самостоятельных производителей — крестьян, и превращение их в наемных работников капиталистической промышленности. Бордига считал, что после того, как эта историческая задача будет осуществлена, сталинистский режим сменится обыкновенным капитализмом. Как мы теперь знаем, так и произошло.

Будучи врагами государственно-капиталистических обшественных порядков в СССР, левые коммунисты считали, что официальные компартии проводят политику, не имеющую ничего общего с освобождением пролетариата. Левые коммунисты были противниками политики Народных фронтов и любых союзов с «прогрессивными» группировками буржуазии с целью борьбы с более «реакционными» ее группировками. Они считали, что подобная политика лишает независимости пролетариат и подчиняет его буржуазии. Поэтому она тупикова даже с точки зрения борьбы с фашизмом и крайней реакцией. Ведь, в конечном счете, ворон ворону глаз не выклюет, и «прогрессивные» буржуа всегда сумеют договориться со своими более реакционными коллегами, предав и одурачив наивно проливавших за них кровь пролетариев.

Так и выходило всегда и везде. Политика Народных фронтов вела пролетариат от поражения к поражению. Отказ от социальной революции в пользу защиты буржуазной республики в Испании в конечном счете привел к победе франкистской диктатуры. Французский парламент, в 1940г. приведший к власти пронемецкое правительство Петэна, был все тем же избранным в 1936г. парламентом Народного фронта. Можно привести и множество других примеров.

Независимость пролетарских сил от любых группировок буржуазии, самостоятельность классовой политики пролетариата были альфой и омегой отстаиваемой левым коммунизмом стратегии и тактики.

Итак, можно сказать, что от анархизма левых коммунистов отличает приверженность марксистскому, историко-материалистическому мировоззрению и признание значения революционной организации. От сталинизма их отделяет интернационализм, ориентация на всемирную революцию, отказ от сотрудничества с любыми группировками буржуазии и понимание социализма не как огосударствленного капитализма, но как строя всеобщего самоуправления трудящихся. Наконец, разграничительная линия с троцкизмом проходит по вопросам о парламенте и профсоюзах, а также по вопросу о том, были ли СССР «рабочим государством» или строем государственного капитализма.

Из всех критических замечаний в отношении левого коммунизма единственное, которое обладает убойной силой, так это то, что он до сих пор нигде и никогда не привел к победе революции и коммунизма. Но точно так же не привели до сих пор к победе революции и коммунизма и все остальные революционные движения. Капитализм до сих пор господствует над миром, и его врагам, сказать по правде, особо нечем гордиться.

Ни одно из революционных течений прошлого не дает нам универсальной отмычки для решения всех проблем современности, но усвоение положительного и отрицательного опыта революционной борьбы прошлого необходимо для революционной борьбы в настоящем и будущем.