АЛЬТЕРНАТИВА ЕСТЬ: Как живут страны, где у власти «левые».

Мировой опыт — в помощь российскому избирателю.

До выборов Президента России осталось чуть больше месяца. Страна стоит на распутье. И правые, и левые зовут нас за собой. Все обещают сделать нас процветающей страной. Мы решили посмотреть как живут на земном шаре страны с левыми и правыми правительствами. Начнем с самого дальнего от нас континента — Южной Америки. Многие считают, что именно там левая идея развивается сильнее всего. Так ли это и что принес региону «левый поворот», как там протекают политические и экономические процессы, какие перспективы вырисовываются, рассказывает кандидат философских наук, директор Научно-информационного центра Института Латинской Америки РАН Александр Харламенко:

— В Латинской Америке уже более 10 лет идет процесс, который принято называть «Левым поворотом». То есть в большинстве стран региона за это время конституционным путем к власти пришли левые или левоцентристские правительства.

Их можно условно разделить на две группы. Одну составляют радикальные, неформально возглавляемые Венесуэлой и ее руководителем Уго Чавесом. Сюда, кроме Кубы, можно отнести Боливию, Никарагуа и Эквадор. Все они входят в блок АЛБА — «Боливарианский союз во имя народов нашей Америки», а сам блок рассматривается как осуществление мечты Симона Боливара об объединении Латинской Америки. Вторую группу составляют умеренные левоцентристские режимы, и здесь неформальным лидером является Бразилия (ведущая политическая сила — Партия трудящихся). Сюда можно отнести Аргентину, Уругвай, Парагвай, Сальвадор и Перу.

Правыми себя сегодня никто из правящих партий в Латинской Америке не называет. Правоцентристскими себя называют правительства Колумбии, Мексики, Панамы (с 2009 г.), Гондураса (с 2009), Чили (с 2010), Гватемалы (особенно с прошлогодних выборов). Считают себя левоцентристскими (входят в Социнтерн), но на деле проводят скорее правоцентристский курс правящие партии Доминиканской Республики и Коста-Рики — вероятно, в силу объективных условий небольших стран с экономикой, особо глубоко интегрированной в мировое разделение труда.

Никогда раньше такой ситуации с доминированием левых и левоцентристских правительств в регионе не было.

«СП»: — Что их объединяет?

— Они все имеют одну общую черту: они отходят от радикальной неолиберальной политики, которая была навязана всем странам Латинской Америки с начала 90-х годов по формуле т. н. «Вашингтонского консенсуса» (см. справку «СП»). После начала претворения этой политики в жизнь она привела к разрушению государственного сектора, разрушению системы его социальных функций, к обеднению значительной части народов (даже нефтедобывающих Венесуэлы и Эквадора) и дискредитировала как сам курс ортодоксального неолиберализма, так и проводившие его правые правительства. Что мы и видим на протяжении последних 10-12 лет.

«СП»: — Это общая черта негативного рода, а что позитивного предлагается взамен? Какая политика осуществляется вместо прошлой?

— Другой общей чертой является курс на усиление социально-экономических функций государства, заметное перераспределение общественного богатства, развитие системы социальных программ. Это позволило значительно сократить массовую бедность, повысить грамотность, обеспечить охват населения здравоохранением на льготных условиях или даже бесплатно, развить жилищное строительство и т. д. Это все дало импульс к экономическому развитию и позволило Латинской Америке сравнительно с малыми потерями пережить экономический кризис 2008-2009 годов. Одни из самых успешных результатов по преодолению этого кризиса отмечаются у Бразилии, которая выступает в значительной мере локомотивом всего региона. Полный контраст этому составляют страны, где у власти остались правые: Колумбия, Мексика, Чили. В этих странах мы видим серьезные социальные потрясения и нередко кровавые конфликты, как в Колумбии, где не прекращается партизанское движение, и Мексике, где идет настоящая война между армией и наркобизнесом.

«СП»: — В чем различие между радикальными и умеренными левыми режимами?

— В том, что радикальные пошли на активное вторжение в отношения собственности: Венесуэла, Боливия вернули нефть и газ под полный контроль государства. Значительная часть крупной промышленности также оказалась под его контролем. Госсектор там и раньше был крупным, а с тех пор он расширился еще больше. В Венесуэле даже поставлена цель достижения социализма XXI века. То есть официально полностью отвергается капиталистическая перспектива развития.

«СП»: — Каких же результатов удалось добиться левым режимам при такой политике?

— Самые большие достижения по социальным показателям у леворадикальных режимов. В Венесуэле полностью ликвидирована безграмотность, резко уменьшена бедность: ко времени избрания Чавеса, около 50% населения страны жило в условиях бедности и около 25% в условиях нищеты. Сейчас в условиях бедности, по их меркам, там живет процентов 20, а крайней бедности — процентов 9. Ставится задача дальнейшего снижения этих показателей. Но формальные экономические показатели в Венесуэле не лучшие: например, самая высокая в регионе инфляция. Все-таки столь масштабные социальные программы при значительном давлении на страну извне обходятся достаточно дорого в прямом и переносном смысле, что порождает недовольство части средних слоев. Однако за годы правления Чавеса в дельте реки Ориноко разведаны самые большие в мире запасы нефти — по данным официальных венесуэльских и серьезных американских источников, они превосходят запасы Саудовской Аравии. В Боливии и Никарагуа почти полностью ликвидирована безграмотность.

Самые впечатляющие экономические показатели у Бразилии, которая превратилась из страны с самым большим социальным неравенством в мире и весьма неустойчивой экономикой в настоящего экономического гиганта. Хорошие результаты у Боливии и Эквадора — в этом году темпы роста ВВП около 7%.

«СП»: — Кстати, о Бразилии: когда президент Лула был избран на второй срок, он провозгласил принципиальной задачей борьбу с бедностью. Каковы достигнутые результаты?

— Они не такие впечатляющие, как в Венесуэле, но они велики, потому что впервые масса бедняков в Бразилии получает продовольственную корзину на льготных условиях. Эта программа называлась «Свести голод к нулю». И, действительно, проблемой Бразилии до Лулы был самый настоящий голод среди бедняков, а теперь людям уже не грозит голодная смерть. Другая программа, ни много ни мало, борьба с рабством, потому что во многих районах Бразилии эта проблема существует до сих пор. Не только владельцы фазенд, скотоводческих пастбищ, но и некоторые промышленники просто держали взаперти людей, попавших к ним, и заставляли их трудиться бесплатно под охраной своих головорезов. То есть реально существовало рабство тысяч людей, и только в период правления Лулы с этим злом начали бороться. До сих пор обнаруживают такие места, где содержат невольников.

«СП»: — А как обстоят дела с медицинским и пенсионным обеспечением в странах Латинской Америки?

— В Венесуэле, Эквадоре, Никарагуа, Боливии приняты очень масштабные программы бесплатной медицины при активном участии кубинских специалистов, благодаря чему беднота впервые получила доступ к медицинской помощи. Проводятся инспекции по выявлению инвалидов и инвалидов детства, что составляет огромное бремя для населения таких стран, как Боливия и Эквадор. Создается система медицинской и социальной помощи этой категории граждан. Эта программа также осуществляется при активной помощи кубинцев.

В Венесуэле и Боливии приняты законы о пенсионном обеспечении с того же рубежа, как в Советском Союзе, т. е. женщин с 55 лет, мужчин — с 60. В то время как в других странах идет повышение пенсионного возраста, здесь он снижен. Причем это право приобретается независимо от того, вносили ли люди прежде вклады в пенсионные фонды по старому неолиберальному пенсионному законодательству. Так что как раз в этом плане сделано очень много.

Меньшие результаты достигнуты в левоцентристских странах. Это связано с тем, что все-таки там полного разрыва с генеральной линией неолиберальной политики не происходит. Происходит ее коррекция, смягчение, но не революционный разрыв, поэтому здесь сложно добиться введения таких социальных принципов, как бесплатная медицина и бесплатное образование, вызывающих особую враждебность неолибералов.

«СП»: — Какова экономическая составляющая этих результатов и успеха «Левого поворота» в целом?

— В общих чертах могу сказать, что в последние годы была благоприятная мировая конъюнктура: повысились цены на те виды сырья, которые экспортируют страны Латинской Америки. Но лучше всех этим смогли воспользоваться те страны, у которых уже была налажена система некоторого государственного регулирования экономики и система социального перераспределения доходов, где нефтедоллары не присваиваются узким кругом олигархии, а все-таки служат всей нации.

«СП»: — Вы имеете в виду национализацию?

— Нет, далеко не везде промышленность и сырьевые компании национализированы. В сегодняшнем мире национализация поставлена неолибералами почти вне закона, и на это идут только такие радикальные режимы, как венесуэльский или боливийский. Да и там национализация проводится с компенсацией на очень умеренных условиях. Другие страны и на это не идут. Речь идет об определенном регулировании деятельности частного капитала, в том числе иностранного, о перераспределении части доходов экспортного сектора в пользу неимущего большинства. Даже это уже значительно облегчает состояние экономики в целом. Это опровергает догму радикального неолиберализма, будто чем меньше социального перераспределения, чем больше свободы бизнеса, тем больше будет экономического процветания.

«СП»: — А какая политика проводится радикальными режимами в отношении мелкого и среднего бизнеса?

— Несмотря на отрицание капиталистической перспективы развития, никто не ставит целью их национализацию и не посягает на позиции т. н. среднего класса. Наоборот, средние слои очень выигрывают от существования левых режимов, потому что именно при правых они подвергались массовому разорению и обеднению в ходе политики «Вашингтонского консенсуса» и неолиберальных реформ. В пропорциональном выражении в 80-90-е гг. никто не потерял такую часть своих доходов, как именно средние слои. Сейчас «средний класс» получает огромную поддержку. Год назад в Венесуэле правительство пришло на выручку сотням тысяч представителей средних слоев — вкладчиков частных жилищных корпораций, которые путем злостного банкротства оставили обманутых людей без денег и без жилья. Государство строит для них жилье на самых льготных условиях и тратит на это значительную часть своих нефтяных доходов. Также идет перераспределение неиспользуемых земель латифундий, особенно в Венесуэле: ранее там большая часть сельхозземель вообще не использовалась, а служила только для финансовых спекуляций. Некоторая часть этих земель (эта реформа имеет очень аккуратный характер) принудительно выкупается государством по рыночной стоимости и распределяется среди неимущих. Тем самым решается задача ослабить продовольственную зависимость и поднять уровень собственного сельского хозяйства. В Боливии законодательно запрещены латифундии, установлен потолок землевладения в 5000 гектаров — излишки подлежат передаче безземельным, прежде всего индейским общинам.

Всюду соблюдаются вполне демократические нормы политической жизни, действует многопартийная система, регулярно проводятся выборы, и больше всего выборов и референдумов было проведено в чавистской Венесуэле.

«СП»: — О чем были эти референдумы?

— Во-первых, на них утверждались новые конституции Венесуэлы, Боливии, Эквадора. В Венесуэле, когда правая оппозиция пыталась отрешить Чавеса от власти, был проведен референдум о доверии президенту, который абсолютным большинством подтвердил полномочия Чавеса. В Боливии через референдум принималось новое государственное устройство, основанное на признании многонационального характера государства, на признании прав индейских народов как самостоятельных этносов.

Эмансипация индейского населения происходит вообще впервые в истории Латинской Америки и является важным моментом «Левого поворота». Представьте себе: в Боливии индейцы составляют от 60 до 80 процентов всего населения, но Эво Моралес стал первым президентом-индейцем за почти 200 лет существования Боливии. При этом индейцы традиционно повсюду являются самой бедной и бесправной частью населения. В Боливии им еще недавно запрещали даже ходить по одной стороне улицы с метисами (белых там очень мало).

«СП»: — А как обстоят дела в Чили? Еще недавно правительство этой страны формально было левым, но, насколько нам известно, стоимость получения высшего образования в этой стране превышает 100 тысяч долларов, что заставляет людей залезать в долги на 20 лет. Как сложилась такая ситуация?

— Для ответа на этот вопрос необходимо обратиться к истории этой страны. Напомню молодым, что именно Чили первой дала Латинской Америке и миру опыт «левого поворота» — и положительный, и отрицательный. Это было еще сорок лет назад, в годы правительства Народного единства во главе с президентом Сальвадором Альенде (1970-73). Условия для этого пути оказались тогда неблагоприятны, и все кончилось кровавым переворотом военной хунты Пиночета. В 1980 г. была принята крайне антидемократическая конституция, и она в силе до сих пор. Хотя с 1990 по 2010 г. правительства были формально левоцентристскими — их возглавлял блок христианских демократов и социалистов, — они были по рукам и ногам связаны пиночетовской конституцией, теневой властью буржуазной олигархии и армии. Впрочем, они и сами особенно не стремились к серьезным социальным преобразованиям. Только при президенте-социалистке Мишель Бачелет (2006-2010), бывшей политзаключенной, дочери замученного хунтой генерала-министра Народного единства, высказывались пожелания социальных реформ, но ничего все равно не получилось. Социалисты и их союзники не имели твердого большинства в Конгрессе, все их меры блокировались, и кончилось это возвращением к власти правого блока, который исторически восходит к тем партиям, которые поддерживали Пиночета в конце его правления. Одна из самых тяжких проблем связана именно с системой образования: еще при Пиночете она была полностью приватизирована и отдана на волю рынка. До недавнего времени открыть школу мог вообще кто угодно: не надо было даже не иметь судимости. Естественно, эти школы не давали никакого серьезного образования и жизненной перспективы тем, кто их оканчивал. Была масса случаев криминала на этой почве. Это привело еще в 2006 году к массовым выступлениям школьников и студентов, а с начала прошлого года идет настоящая конфронтация студенчества и старшеклассников с официальной политикой. Они требуют восстановления единой государственной бесплатной системы образования. Правое правительство категорически отказывается, хотя имеет от гигантских запасов меди и других минеральных ресурсов не меньше доходов, чем Венесуэла от нефти. И если бы не упертая приверженность неолиберальной догме, они вполне могли бы удовлетворительно решить этот вопрос. Но они идут на конфронтацию с молодежью, полицейские репрессии, в прошлом году были даже убитые и ситуация остается очень напряженной.

«СП»: — А что собой представляют правые режимы Латинской Америки? Можно ли их назвать проамериканскими?

— Раньше они были полностью ориентированы на неолиберальную политику и принципы Вашингтонского консенсуса. Сейчас они стали более гибкими и понимают, что это верный способ себя полностью дискредитировать и потерять власть. Кроме того, в условиях нынешнего кризиса неофициальное усиление протекционизма Соединенных Штатов и Евросоюза очень сильно бьет по экономике всех без исключения стран Латинской Америки независимо от того, левые или правые режимы там существуют. Отсюда возникает поле общих интересов, и впервые происходят процессы экономической интеграции стран с разными режимами. Здесь самым крупным достижением является недавно созданная организация CELAC — Содружество государств Латинской Америки и Карибского бассейна, куда вошли все страны Западного полушария, кроме США и Канады. То есть даже такие до недавнего времени «полярные» и нередко враждебные страны, как Венесуэла и Колумбия, как Чили и Боливия, смогли объединиться с целью защиты своих экономических интересов и начать поиск возможностей экономической интеграции. Таким образом, сейчас правые режимы не такие однозначно проамериканские и ортодоксально неолиберальные, какими они были еще недавно.

«СП»: — Насколько сильны в Латинской Америке позиции традиционных левых, например, коммунистов?

— Они представлены в парламентах, входят в правящие левые коалиции, но нигде не являются ведущей силой. Например, Компартия Венесуэлы в хороших отношениях с Чавесом, но критикует некоторые моменты деятельности его аппарата и правительственной бюрократии. В других странах ситуация аналогичная, но коммунистические партии относительно небольшие. На выборах они, как правило, выступают союзниками правящих левых партий. В Бразилии существует несколько компартий — самая значительная называется «Коммунистическая партия Бразилии». Сейчас это довольно массовая партия, у которой есть своя фракция в Конгрессе, есть свои представители в правительстве, но они на второстепенных министерских постах.

«СП»: — Есть ли отличия между «левыми» в Латинской Америке и «левыми» в Европе или России?

— Я думаю, что есть. Создается впечатление, что латиноамериканские левые гораздо больше, чем в Европе, сохранили традицию коммунистического и социалистического движения прежних десятилетий. Прежде всего, они остаются антиимпериалистами. Это особенно усиливается наличием главного исторического противника в лице великого северного соседа, особенно, когда была попытка создания единого интеграционного блока всего Западного полушария — Зоны свободной торговли Америк (ALСA). Это полностью уничтожило бы многие отрасли производства в Латинской Америке, фактически покончило бы с государственным суверенитетом, поэтому вызвало резкий протест. В итоге проект был отвергнут большинством стран региона.

Другой важнейший фактор — это существование Кубинского государства, созданного революцией 1959 года и пережившего обвал европейского социализма. Сегодня Куба играет роль морально-психологического лидера, своим существованием доказывая, несмотря на все трудности, что можно идти по пути социализма и в нынешних условиях, не сдаваясь, а адаптируясь к меняющимся условиям, сохраняя основные социальные гарантии даже в ситуации многолетней экономической блокады. Силу этого примера для Латинской Америки трудно переоценить.

Также не следует забывать, что страны этой части света связаны между собой гораздо теснее, чем Европа, что почти на всем континенте говорят на испанском языке, а в Бразилии на португальском, который близок к испанскому. Поэтому все латиноамериканцы ощущают себя некоторой целостностью, а то, что внутри нее существует руководимая коммунистами Куба, создает во всем регионе качественно иную ситуацию, чем в любой другой части мира.

«СП»: — Можно ли сказать, что в формировании ситуации преобладания левых политических сил большую роль сыграла колониальная политика в отношении этих стран со стороны Европы и Северной Америки, особенно «Манифест судьбы», «Доктрина Монро» (см. справку «СП»), неоколониальная политика США второй половины XX века?

— Безусловно, все это остается действующим политическим фактором, это не чистая история. Та же самая программа ALСA воспринималась в Латинской Америке как продолжение «Доктрины Монро», как продолжение панамериканизма, и отторгалась не только левыми, но и значительной частью правоцентристских сил. С другой стороны, живы и получили новый импульс традиции войны за независимость. Как раз в эти годы празднуется ее 200-летие, и Венесуэла считает себя прямой продолжательницей дела Симона Боливара, который был родом из этой страны. Венесуэльцы считают себя знаменосцами войны за независимость Латинской Америки. В этой борьбе они понесли самые большие потери, и это сказывается до сих пор. У Боливара была идея создания единого латиноамериканского государства как фактора всемирного равновесия — примерно того, что в последние годы называли многополярным миром.

«СП»: — Каким вам видится будущее левых режимов в этом регионе?

— Сейчас они подошли к определенной развилке. Вопрос в том, удастся ли им справиться с новыми вызовами, в частности с возросшими требованиями той части народов, которая пока не получила удовлетворения своих социальных ожиданий. Дело в том, что начиная со времен Конкисты, значительная часть жителей Латинской Америки не допускалась ни к политической, ни к официальной гражданской жизни — с ними никто не считался. И если властям удастся вывести курс социальной интеграции на новый уровень и не восстановить против себя ту часть народа, которая сейчас недовольна, они смогут и дальше продолжать углублять социальные преобразования и действительно вырабатывать какую-то новую модель общества социальной справедливости XXI века. Но существует реальная опасность, что это социальное недовольство будет обращено против самих левых режимов, а в конечном счете — и против самих недовольных. Тогда они получат перспективу правого, неолиберального реванша, которую уже обозначают Мексика, Гондурас, Чили, Панама. Новая волна приватизации образования и медицины, вытеснение миллионов людей из «официальной» экономики в «теневую» с утратой всех социальных прав и гарантий, полицейские репрессии и террор полувоенных банд, массовый социальный протест — вот сегодняшняя судьба этих стран и предупреждение другим.

Ближайшее будущее Латинской Америки в значительной мере будет зависеть от мирового соотношения сил. Например, Венесуэла и Эквадор, являясь членами ОПЕК, напрямую связаны с тем, что происходит на Ближнем Востоке. Вместе с Бразилией они очень активно пытались посредничать и по ливийскому, и по сирийскому, и по иранскому конфликтам. С другой стороны, большую важность для левых режимов в Латинской Америке имеет Китай и его стабильность. В последние годы там осуществляются огромные китайские программы инвестиций и совместные экономические проекты в Венесуэле, Боливии, Эквадоре и других странах. Поэтому от будущего этих проектов и самого Китая во многом будет зависеть судьба «Левого поворота».

Одним из очень тревожных факторов стала цепь раковых заболеваний сразу нескольких лидеров левых правительств Латинской Америки, одного за другим. Это Уго Чавес, еще раньше президент Парагвая Фернандо Луго, президент Бразилии Дилма Руссефф, затем ее предшественник и ныне неформальный лидер бразильских преобразований Лула, а теперь и Кристина Фернандес в Аргентине. В течение примерно одного года у всех были диагностированы злокачественные опухоли, и это, конечно, фактор, не добавляющий стабильности и вызывающий разного рода подозрения.

Справка «СП»:

Вашингтонский консенсус — тип макроэкономической политики конца XX века, среди прочего базировавшийся на принципах либерализации финансовых рынков; либерализации внешней торговли — в основном за счет снижения ставок импортных пошлин; снижении ограничений для прямых иностранных инвестиций; приватизации и дерегулировании экономики. «Консенсус» на деле был крайне неравноправным, т. к. США и Евросоюз не отказались от многих протекционистских мер в отношении экспортных товаров Латинской Америки.

Термин «Вашингтонский консенсус» используется для характеристики ряда мер направленных на усиление роли рыночных сил и снижение роли государственного сектора.

Доктрина Монро (1823 г.) являлась внешнеполитической программой пятого президента США Джеймса Монро. Она провозглашала принцип взаимного невмешательства стран Американского и Европейского континентов во внутренние дела друг друга. При этом в заключительной части рост могущества США обусловливался необходимостью присоединения новых территорий и образования новых штатов. Под предлогом этой доктрины США предпринимали вооруженные вторжения в государства Латинской Америки. Так, в частности, в пользу США было отторгнуто более половины мексиканской территории в ходе и после американо-мексиканской войны середины XIX века.