Ещё раз о «Предстоянии»

Та волна ора, гиканья и улюлюканья, которая поднялась в связи с «Предстоянием», — явление гнусное и, в то же время, закономерное.

Ныне Михалков — единственный в России активно снимающий и постоянно проявляющий себя режиссер-классик. Когда-то он был «молодым» даже по сравнению с поколением его старшего брата Андрона Кончаловского. Теперь — могиканин, который защищает большой стиль. Такова его судьба, жить и творить здесь и сейчас, в данный момент нашей общей истории.

Вопрос с «Предстоянием» Михалкова — это вопрос, имеет ли Россия право на большое кино. То кино, которое советские режиссеры привыкли снимать на государственные деньги, — творцы, приученные к широким мазкам, эпическому размаху, масштабному бюджету. О кассе всегда беспокоился кто-то другой, их дело было — работать.

В ситуации, когда каждый спасается, как может, Михалков для себя смоделировал «советскую» модель кинопроизводства. И пафос есть, и государственничество, и, в то же время, авторский взгляд. Но касса не взята, и это-то сыграло роковую роль. На фильм не идут. Что и становится главным поводом пнуть режиссера, который, по крайней мере, предыдущими своими работами такого отношения не заслуживает.

Допустим, мастер снял не лучший свой фильм, но чему здесь радоваться? См., например, интервью «Коммерсанту». Обратите внимание на тон интервьюера, очень талантливого парня, — но до чего язва, а?

Я картину смотрел. Меня она, так или иначе, впечатлила. Может, не столько «самой собой», сколько напоминанием о настоящей войне. Фильм запускает механизм народной памяти.

Да, картина двойственная. И сценарий шит белыми нитками, и пошловато это обращение медсестры Нади к мине, за которую она схватилась и дрейфует вместе с ней в открытом море: «Милая мина…», и натырено из «Титаника» и «Райана», и у тех же советских режиссеров многое взято.

Красивости местами неуместны, актеры (Михалков всегда славился актерским кино) — иногда переигрывают, педаляж эмоций налицо. С другой стороны, есть эпизоды крепкие, запоминающиеся, трагедийные…

Пишут об исторических несообразностях. Но возьмите «Адмирала» — там же ж вообще миф на мифе сидит и мифом погоняет. А не пинают так массово, сладострастно.

Так в чем же дело? Главным поводом для полива становится вовсе не «содержание», а то, что «Предстояние» провалилось в прокате. Ругают за то, что люди не идут на фильм, который изначально дорого стоит. Но ведь это драма амбициозного художника. Имеет ли режиссер право на свое кино? Классик, оскароносец и лауреат каннских фестивалей, по всем статьям, крупный кинематографист? И ответ: нет. Ведь снято-то на «народные деньги»…

То, с чем столкнулся Михалков (и ему очень тяжело под этим прессингом, хотя он дерется) — это изначальная коллизия кино как искусства, которое непременно должно окупиться. Это ещё обостряется неустоявшимся, диким капитализмом, когда государственные люди между собой делят пирог бюджета. Михалков решил не отсиживаться, а действовать. Воплощать замысел, причем, амбициозный, «мощный». Делать эпос прямо сейчас.

Не бывает настоящего искусства, которое заведомо беспроигрышно, которое, как USB-шнур в фильме «Аватар», привязывается к косичкам зрителя, пошли токи, и тот сразу умиляется. Или это не искусство. Или «Яйца судьбы» (не к ночи будь помянуты) имеют право на существование, а «Предстояние» — нет. Но, в таком случае, это — самоуничтожающая позиция для нации (хотя я не принадлежу к сторонникам пряничного монархизма и т. п.)

Михалков свой личный творческий акт оплачивает невиданными средствами. Он боевит. И родственников своих снимает в картине. Но вспомните, как бескомпромиссен, даже агрессивен был Тарковский в воплощении своих замыслов. И тоже, кстати, родственников своих снимал, и делал кино про родных и близких — на государственные деньги (я имею в виду «Зеркало»). На «авторского» «Андрея Рублева» был истрачен огромный бюджет. Ныне Тарковский — безусловный классик и даже гений, и «кассу» за эти десятилетия собрал гигантскую.

С Толстого бы не спросили, какое право он имеет писать «Войну и мир». Он сам ощущал чувство вины в связи с возможностью досуга, способностью свободно заниматься литературным трудом.

С Михалкова — спрашивают, причем с визгом каким-то. В этой ситуации я — за возможность кино. За Михалкова.