ОДИНЦОВСКИЕ РАССКАЗЫ. МУСОР (ок. 30 марта 2007)

Маме

Был поздний вечер.

Я уходил из одного дома в другой – c улицы Чикина на улицу Говорова.

У меня два дома, как бывает два глаза.

Мама на кухне жарила котлеты. Пахло луком и жарким, как в пещере у разбойников. Она то и дело напоминала Cане с кухни:

- Са-ша! Выброси помойку!

Когда услышала, что я собираюсь уходить, вручила мне новую швабру для Даши, купленную в «Ашане».

Я захватил очередной кулек с книгами.

А братец Саня, раз я иду на улицу, передал мне увязку мусора:

- Помоечку захвати, будь добр. А то вонять будет.

Я вышел во двор.

Меня встретил открытый шум влажного города, запах мокрой земли, пролетавший свежий ветер, амбре горелого масла со стороны Макдональдса.

Город почти погрузился в тень, утопая в вечере ранней весны.

Я думал про мешки с книгами. Почему я их так много таскаю отсюда туда? Книжки для меня — это первое, что создает атмосферу дома, привносит уют. А мама хочет освободиться от пыли. Поэтому с радостью отдает мне собрания сочинений. Иначе она грозится сдать их в библиотеку.

Позавчера я увёз хозяйственную тележку с античной литературой. Пока я толкал тележку, лямки, которые перехватывали пакеты, постепенно съехали. Подпрыгнув на одном из бордюров, арба развалилась на составные части. Но я сложил кульки воедино и снова продолжил свой путь.

К концу похода пакеты были снизу до дыр истерты колесами, но держались стоически, как и я.

Теперь я шел по дороге, нес в левой руке новый мешок с книгами и забыл о бугре мусора в правой.

Я набрал хорошую скорость.

Мне казалось, что я — это камера на тележке, которая снимает этот вечер, эти огни.

Причем камера фиксировала бы только ряд жгучих маленьких точек, я же видел трепещущие от ветра ветки, свет в окнах домов, и знал, что этого никогда не получится заснять.

Ботинки клацали по пустынному асфальту.

В темноте не было видно почвы, поэтому я поневоле перемещался по кочкам, как бы пружиня.

Ноги щупали землю, угадывали, что вот я иду по гравию, проходя мимо футбольной площадки, а вот мягенькая пробивающаяся трава газона.

Тень от швабры в свете фонаря неслась рядом с моей тенью, будто я скакал на коне в постоялый двор и держал в руках пику.

На площадке играли в настольный теннис. Был слышен цокающий стук пинг-понговых шариков.

За всю дорогу я так и не вспомнил о тяжелом пакете с мусором, и только подойдя к дому вдруг понял, что тащил его через полгорода, как лох, хотя надо было выкинуть ещё там, на Чикина, в бак возле подъезда.

Сунуть мешок в какую-нибудь урну – по калибру не подходит.

Возле круглосуточного супермаркета стояли большие мусорные баки.

Я направился было туда, но увидел, что у входа сидят на корточках, куря в ночь, хозяева. В светлом дверном проеме маячит, дымя вместе с ними, продавщица.

Я решил не кидать мусор в их персональные баки.

Не стоит испытывать судьбу.

Подойдя к своему подъезду, я приладил мешок к углу дома.

Там уже лежал чужой мусор в герметичных черных пакетах.

Но они были хорошенько завязаны.

Мой же так переполнен, что сделать узел не было возможности, оттуда свешивались луковые очистки и всякая всячина.

Я слегка примял мешок.

Всё равно варварство.

Я зашел в подъезд с мусором в руке. Ничего не остается, как выкинуть его в мусоропровод.

Клинический случай – тащиться через весь город с мешком помойки!

Возле почтовых ящиков стояла женщина в легком плаще. Она читала газету, которую, видно, достала из ящика.

Я узнал в ней нашу нижнюю соседку.

Честно сказать, я её опасался.

Мы въехали в эту съемную квартиру неделю назад. В первый же день, когда мы остались там ночевать, придя поздно вечером, я решил помыться.

Напевая и намыливаясь, я не сразу услышал сильный стук в дверь. Звонок не работал.

Даша открыла.

Это была соседка.

Я тотчас притаился и выключил кран, слушая, что происходит. Скрываясь за шторой, обдуваемый сквозняком, с сохнущими каплями на спине, я слышу их разговор.

Соседка сказала, что мы её залили. Она сказала, что неделю назад сделала ремонт.

Что все, что у нас утекает в раковину и в ванную, вытекает у неё из унитаза. Прямо сейчас. Это не считая того, что утекает у нас ещё и из унитаза...

Она очень нервничала.

Я опасался, что они с Дашей зайдут сюда проверить какие-нибудь коммуникации.

Я вставил в ванну пробку, набросил на себя одежду.

Входная дверь захлопнулась.

К счастью, мне не пришлось таинственно укутываться в холодную мокрую штору при виде неожиданных посетителей.

Я пошел вниз.

Там я убедился, что из унитаза, как изволила выразиться соседка, «прет дерьмо».

Вскоре, несмотря на близость ночи, пришел сантехник, который живет в соседнем подъезде.

В очках, с приплюснутым носом, в камуфляжной куртке, нескладный. В портфеле звенят разводные ключи и пасатижи.

- Да-а, – сказал он. – Дела наши грешные.

И стал светить фонариком. Выяснилось, что между двумя этажами прохудилась труба.

Он обещал прийти завтра и поставить другую.

Мы с Дашей решили не мыться до нового его визита.

Поутру сантехник снова навестил нас. Он долго кряхтел, меняя трубу.

Он сказал, что если мы куда-нибудь уедем или надолго уйдем, надо перекрывать вентиль. «Такой закон», сказал он.

Я сказал, что я перекрыл вентиль, как только увидел признаки потопа.

Честно говоря, я солгал.

Он сказал, что больше потопа не повторится. Вместо прохудившейся трубы он поставил «сверхпрочную».

На следующую ночь в четыре утра мы услышали настойчивый жестяной стук в дальнюю дверь.

Я уже понял, по чью это душу.

А Дарья перепугалась: что за гость в столь поздний час?

Я пошел смотреть, что происходит у соседки.

Она хотела показать, что у неё творится. По стене туалета с тихим журчанием лилась вода.

Она уже никого не обвиняла.

Только спрашивала:

«Федор, что мне делать?»

Я чесал затылок. Я дал ей свой номер, чтоб звонила. Я не очень рукастый.

Когда я поднялся к себе, я увидел, что залило не только соседку, но и нас.

Поиск вентиля не увенчался успехом… Но его нашла разумница Даша.

Мы подложили тряпки и подставили тазы.

Через полчаса, когда в кресле, на боевом посту, меня почти сморила дремота, я опять услышал стук.

Я по-армейски быстро нацепил штаны.

У дверей стоял небритый, заспанный человек.

Он извинялся, и говорил, что это у тещи на седьмом сломался душ.

К утру журчание прекратилось.

К нам опять пришел сантехник.

Он осмотрел наш туалет. Со сверхпрочной трубой всё было в порядке.

Он собрал вещи и ушел. Правда, забыл вернуть на место заднюю стенку, сквозь которую проходил какой-то хитрый проводок, ведущий к бачку унитаза.

Поэтому теперь у нас в туалете очень хорошая слышимость. Недавно Даша со смехом выбежала из кабины, услыхав строгий возглас мужика с другого этажа, который был обращен к кому-то из бесцеремонных домочадцев:

«Я какаю!».

Но катаклизмы, вроде, миновали...

Сейчас соседка с интересом читала газету, стоя у почтовых ящиков. Она не обращала на меня никакого внимания.

Она изредка смеялась, читая что-то веселое.

Я поднялся на следующий этаж, прошмыгнув мимо неё.

Открыл мусоропровод.

Мешок был увесистый.

Я вынул из него слишком выпирающую бутылку из-под моющего средства и прямоугольный пакет от сока. Я рассовал эти бонусы по карманам, и решил упихать весь мешок с помойкой сразу, чтобы, наконец, с ним покончить, и спокойно идти домой, где меня давно ждет Даша.

Я вмял весь мешок разом в узкое мусорное вместилище. Ячейка аж вывалилась от моего нажатия и торжества. Я вставил её обратно, подтолкнул мешок с помойкой изящным, легким движением, чтобы он, влекомый собственным весом, начал падать вниз, и быстро захлопнул хавальник мусоропровода.

Но грохота почему-то не последовало.

Мешок умолк.

Заткнулся.

Застрял.

Где раскатистый шум?

Я открыл мусоропровод.

Мусора в ячейке уже не было.

Я встревожился. Неужели мешок застрял между этажами? Я здесь новый человек, и опять замешан в скандале с коммуникациями. Уже успел мусоропровод забить.

О нет. Только не это...

Более того, — промелькнуло, — меня видели.

Это сделал точно я, а не кто-нибудь другой. У меня есть свидетель — соседка. Та самая.

И у меня нет алиби.

Я опять открыл мусоропровод, сунул нос во тьму трубы. Из-за резкого толчка от стертой металлической ручки отделился сероватый прах, ударил в глаза и нос.

Тут я вспомнил про чудо-швабру.

Я сунул швабру в мусоропровод и стал шарить ею, погрузив руку по локоть в зловеще-темное жерло. Пустое пространство для размаха руки.

Что это значит?

Где - моя - помойка?!

Мусоропровод отвечал безмолвием. Что ж. Надо проверить затор этажом ниже, где соседка.

Внизу не было слышно шуршания газеты, но и вызова лифта не было, звона ключей тоже.

Значит, она ещё там.

Я стал вальяжно спускаться вниз, готовый чуть что приветливо поздороваться.

Швабра мешала.

Сразу бросается в глаза.

Вот если б в куртке была петлица, я бы прицепил швабру и спрятал, а так — словно балласт какой-то.

Из кармана торчит пустая банка от моющего средства.

В другом кармане - неуместный литровый пакет от сока.

Возле почтовых ящиков пахло газетной печатью. Соседка стояла неподвижно, в весеннем плаще и в очках. Она изредка гулко посмеивалась, продолжая читать анекдоты на последней странице с сосредоточенностью женщины, которая из-за частых стрессов легко переключается от истерики к веселью и обратно.

Она и не думала уходить. Сейчас увидит, как я ношусь то вверх, то вниз. Подумает, больной.

Всё это работает не на имидж нашей квартиры.

Я осмелился на последний отчаянный опыт: если уж засорять мусоропровод, так до кучи.

Я решительно обошел соседку. Я открыл железный ящик и бросил банку туда.

И я услышал: банка полетела безо всяких препятствий, с характерным звуком пластмассового перекатывания.

Правда, очень коротким.

Я возликовал. До меня дошло. Это ведь всего лишь третий этаж. А на Чикина мы живем — на четырнадцатом.

Поэтому там мусору, конечно, дольше лететь. Оттого и звук более величественный.

С четырнадцатого он падал бы долго, с лавинообразным громом, будто катятся валуны.

А тут быстро, словно кто-то с шуршанием перетасовал карты.

Я радостно поздоровался с соседкой. Она ответила мне кивком.

Запыхавшись, не подавая вида, я спустился ещё на этаж.

Там был уже выход на улицу.

Значит, это нормально.

Значит, мешок просто упал в подвал.

Значит, жизнь продолжается – на равных правах со всеми жильцами!

На душе потеплело. Мы находимся в плену наших представлений, которые ограничивают наше воображение и устанавливают ложные границы между людьми.

Я вызвал лифт. Обнаружил в другом кармане невыброшенный пакет от сока.

Я поднимался в лифте, глядя на себя в зеркало.

Я взрослый человек.

У меня щетина.

Скоро у меня родится сын.

Выкину-ка я этот пакет дома в мусорное ведро. Это будет маленькая плата за интересный опыт.

Дарья давно уже ждет меня, простого непутевого одинцовского парня.

Я ехал в лифте.

Нет, всё же, абсурд: из одного мусорного ведра в одном доме — в другое мусорное ведро в другом доме. Тем более, что эта упаковка от сока займет добрую половину нашего ведра.

Выйдя из лифта, я спустился на полэтажа, с лязгом открыл ячейку. Уверенно бросил упаковку, и выслушал, как она грохочет, падая в тартарары.

На пятом звук дольше. Привычнее, - как на улице Чикина! - и поэтому ласкает ухо.

Я поднялся и стал отпирать дверь.

Дарья услышала, что я шуршу ключами, сама открыла вторую.

- Ты где так долго?

- Дела… Ну, вот я и дома. Home, sweet home.

- Слушай, а ты мусор не вынесешь заодно?

- Давай завтра. Я с утра на Чикина пойду, и выкину. Что щас со мной было... Комедия.

Я огляделся.

Рассказать, что ли, милой про мои страдания с мусором? Хотя это вряд ли сработает на мой имидж.

- Что ты говоришь? — спросила Дарья под шум воды.

- Щас, говорю, соседку нашу видел. Поздоровался.

Пусть это будет нашим с мусоропроводом секретом.

Я заварил себе чаю и сел напротив Даши.

30 марта 2007, 3 сентября, окт., ноябрь 2007.